Из тайги доносился яростный лай собак. С каждой секундой лай становился все яростнее и все ближе. Старый однорукий эвенк стоял у своего жилища (почему-то это был не чум, а рубленая избушка), держа в единственной руке ружье.
– Однако, оленя гонят, – без всяких эмоций произнес эвенк.
Уперев ружье прикладом в плечо и прицелившись, он пробормотал:
– Ничего личного, брат.
Грохнул выстрел.
Олень упал, собаки почему-то сразу перестали лаять и устремили свои взоры на кучку незнакомых им людей, стоявших около хозяина.
– Тебя убил Я! – громко закричал эвенк. – Я, Байе, прости меня!
Гости одинокого эвенка, молча глядели на все происходящее. Только утром их выбросил вертолет в глухую тайгу на берег озера, а тут уже такое представление.
– Теперь будет что зимой покушать, однако.
– И собакам, наверное, праздник? – вступил в разговор
один из гостей. – Вон какого оленя пригнали.
– Собаки пусть в тайге кушают, а мне зиму зимовать.
Гость удивленно посмотрел на собак.
– А что они в тайге-то едят?
– Мышкуют, однако, я-ко-ту кушают.
– Хм… я-ко-ту? – удивился гость. – Вот повезло собачкам.
Но старый эвенк уже его не слышал. Ловко орудуя ножом, он своей единственной рукой начал разделывать оленя.
– Приходите вечером – я для вас чонку приготовлю. Правда, у меня хатарбы нет, мука кончилась, но все остальное есть.
Гости, теперь уже званные, не могли отказать одинокому эвенку и согласились зайти чуть позже. Надо же узнать, что же это за чонка такая, и вообще, что тут да как. Но водки решили взять с собой побольше. Так, на всякий случай.
Вечер все не наступал, солнце никак не хотело сползать за горизонт. Белые ночи, однако. Званые гости всей толпой явились на приглашение гостеприимного хозяина.
– Байе? Так вас называть?
– Можно и так, – засмеялся старый эвенк, – это мое второе имя, ненастоящее, на нашем языке это просто друг. А настоящее имя вам знать незачем. У нас так принято. Чтобы злые духи и души убитых мною животных не знали, кто их убил. А друг – он и в Африке друг.
– Так мы же в тайге вроде?
– В тайге, в тайге, – закивал головой эвенк, – но жарко что-то у нас. Уже месяц как в Африке, однако. Хлеб у вас есть?
– Есть. И водка есть.
– Это хорошо. В печку киньте по кусочку хлеба. Это на удачу, у нас такое поверье.
Гости с молодецким азартом принялись бросать в печку кусочки хлеба.
– А поверья речке налить полтинничек на удачу у вас нет?
– Да вроде нет, не принято у нас как-то огненной водой разбрасываться.
– Теперь будет, – сказал один из гостей и налил всем, в том числе и речке.
– Ну, за все хорошее!
Чонка представляла собой трубчатую кость оленя. Надо было аккуратно разрубить кость с двух сторон и, вывалив из нее костный мозг, посолить, поперчить, посыпать луком – дикий лук рос прямо у избушки – и с аппетитом есть. У избушки, помимо дикого лука, был целый огород. Росли красная и черная смородина, крыжовник, малина, иван-чай, шиповник, голубика, морошка, брусника. От обилия ягод разбегались глаза.
Собаки расселись неподалеку. Они явно не наедались я-ко-той, а может, у них были трудности с поимкой мышей, и они всем своим видом показывали, что честно заслужили хоть какую-то часть от оленя.
– А что, отец, не скучно тут одному?
– А когда скучать-то? Пока рыбы наловишь да заготовишь, мяса разного настреляешь да насолишь. Лабаз к зиме полон должен быть, однако. Пока дров подготовишь, то да се. Потом владения свои обойти надо, однако, капканы проверить. У меня вдоль реки много мест есть, где жить в тепле можно.
– А это твои владения, что ль?
– А чьи? Я тут один, однако. А тайга – она общая… Зимой, правда, заезжают гости, соль, спички, порох привозят, а я им шкурок даю малость взамен. Хорошие люди, однако. А мне и не надо ничего больше. Вот только женщину, бывает, хочется, особенно когда поем много. Вот и стараюсь есть мало, желание кушать – оно все остальные желания перебивает, однако.
– Ну ты даешь, отец! А на большую землю не хочется?
– А эта, по-вашему, какая – маленькая? Да тут на многие километры никого нет, а до ближайшего жилья полтыщи верст, однако.
– Ну, в город жить, к людям…
– А чего я там не видел, в городе-то том? Людей? Да видел я людей. Много разных, и что? Был я в этом городе недавно, лет пять назад, когда рука заболела. Целых три месяца был, чуть не умер. Да они там сами все чуть не померзли. В их квартирах ни света, ни воды, ни тепла не было. Жили, бедные, в банях, да еще и кушать им толком нечего. Платить за все надо многие тыщи, а где им их взять, если работы нет? А в тайгу не идут – тут горячей воды и ванны нет. В тайге жить надо, а не водку пить. Тайга – она тысячи лет нас, тунгусов, кормила и одевала, поила и согревала. Без всяких северных завозов, однако.
Вот теперь много денег дают, чтобы мы, тунгусы, не вымерли. Говорят, что прирост коренного населения у них. Да откуда ж оно коренное, если на эти льготы мужики со всех краев страны едут и наших женщин в жены берут? Дети у них тунгусы, что ль? Да они и тайги то не видели!
Старый эвенк тяжело вздохнул, выпил протянутые ему сто грамм и выдохнул.
– И вообще, суета там одна. Работают, чтобы выжить, а мы просто живем, на своей земле живем. Как многие века назад жили. Нет, мне тут хорошо, однако. Хочешь – рыбы, хочешь – мяса. Все вокруг мое: грибы, ягоды, небо, сны – все мое.
– Да ты, отец, философ, однако! – подытожил один из гостей.
И налил еще по одной, всем налил.
А вы сами-то откуда к нам в тайгу пожаловали? – спросил старый эвенк. – Тут давно никого не было. В прошлом году только один раз такие, как вы, прилетали из какой-то Латвии, по не нашему все говорили. Про Джалингру все спрашивали.
– Про что?
– Про Тайменью реку. Джали – таймень с эвенкийского. Есть тут недалеко река, там тайменя много было, однако. Но в один год злой дух Хурга наслал на реку своего злого ненасытного помощника Кандыках – человекоподобного демона с пастью вместо головы, пожирающего всех обитателей тайги. Тринадцать раз за одно лето прилетали железные птицы с Кандыкахами, и теперь та речка уже не Джалингра.
– А на этой реке был Кандыках? – заволновались рыбаки.
– Был, но да-а-а-вно это было, однако… Так откуда вы? – вспомнил свой вопрос эвенк.
– Да кто откуда… Кто из Сургута, кто из Рязани… А есть и из центра России.
– Откуда?!
– Из центра России…
– Ха! – засмеялся старый Эвенк. – А где он, этот центр России-то?
– Как где? В Москве!
– Был я недавно в самом центре России. Никакой Москвы там не видел. Это как раз недалеко от той речки, которая раньше называлась Джалингра. Тут недалече. Там кроме новой часовни ничего нет. Никакой Москвы!
– А, – поняли туристы, – так это географический центр, а то центр Родины! – поправили туристы.
– А что есть Родина, сынки? – не унимался уже изрядно захмелевший эвенк.
– Ну, Родина – это где мы живем.
– Так я в тайге живу. Тайга моя родина… Значит, Москва – столица тайги, что ль?
– Однако… – теперь уже не припомнить, кто это произнес, эвенк или кто-то из гостей.
– Москва – столица всей России. Центр.
– И чего там такого центрального? – все не унимался эвенк.
– Ну, там почти все деньги крутятся.
– Деньги? А зачем в тайге деньги?
Гости явно растерялись.
– Ну, законы там принимают разные.
– Законы? Тут человек человеку друг! Всегда другого человека встретить в радость. У нас любому человеку помогут, согреют, накормят, кто бы вы ни были, и ничего не попросят взамен. Таковы наши обычаи. Я тут всех на многие километры знаю! И закон тут один для всех – ТАЙГА.
Спорить с эвенком было уже бессмысленно. Он уже начал что-то напевать на эвенкийском. У гостей, помимо хлеба в разных его состояниях, была еще и гитара. Костер пылал до небес. Дух огня явно был рад такому количеству хлеба.
Говоришь, чтоб остался я,
Чтоб опять не скитался я,
Чтоб восходы с закатами
Наблюдал из окна.
А мне б дороги далекие
И маршруты нелегкие,
Да и песня в дороге мне,
Словно воздух, нужна.
– Хорошая песня, – согласился старый эвенк. – Я вообще русские народные песни люблю, только не все слова знаю.
– А читать по-русски умеешь? – поинтересовался один из гостей.
– Конечно, умею! Я же в детстве в интернате жил и учился, пока родители в тайге кочевали, однако.
– Держи, отец, дарю! – и турист протянул эвенку маленькую книжку. – Называется «Песни русской души». Тут много песен.
Эвенк с радостью принял подарок и тут же начал его изучать.
А костер между тем все горел.
Ой, то не вечер, то не вечер…
Мне малым-мало спалось,
Мне малым-мало спалось,
Ой, да во сне привиделось.
Действительно: то не вечер, то не вечер: солнце все еще висело над горизонтом, но почему-то очень сильно хотелось спать. Собаки от съеденных костей уже час как не могли подняться с места.
Через некоторое время гости заметили, что эвенк плачет. Из его узких глаз текли слезы. Он то и дело всхлипывал и все время повторял свое «однако». Гости списали было странное состояние эвенка на огненную воду, но эвенк снова завел разговор.
– Плохая книга, однако.
– ?
– Почему в песнях так много горя? Я всю жизнь, когда плавал по озеру на лодке, напевал песню про красотку, с которой поеду кататься и которую давно тут поджидаю, а оказывается, красотка-то из песни мало того что убила того, кто ее катал, так еще и лодку его утопила!
А когда свои избушки вдоль реки строил и бревна таскал, все время напевал: эй, дубинушка, ухнем, эх, родимая, сама пойдет!
– Ну?
– Так оказывается, дубинушка-то та много народу трудового придавила, однако.
– Слышь, отец, да брось ты эту книгу! Рисуй лучше девчонок на стенках, как у себя в избе. У тебя это хорошо получается! – подбодрил расстроенного эвенка один из гостей.
– Девчонки… – задумчиво произнес эвенк. – Это не я рисовал, это как-то у меня два месяца гости жили. Приехали ко мне, как всегда, с первым снегом на снегоходе друзья, привезли много полезных вещей, спички там, соль, порох. Да сломался потом у них снегоход, однако. Так и сидели у меня ползимы, пока за ними другой не приехал. Вот и разрисовали мне все стены. Художники.
Говорил им: не надо столько есть, идите в тайгу погуляйте, и про женщин забудете, а они у меня все запасы поели…
Охотнички… Вот олени, однако, редко ломаются, а если сломался, то его скушать можно, а эту железку попробуй съешь! – и эвенк улыбнулся во все свое широкое лицо.
– Д-а-а… А ты, отец, точно эвенк? – спросил один и гостей.
А что, не похож? – вопросом на вопрос ответил старый эвенк и снова широко улыбнулся.
– Давай, отец, мы объявление в газете дадим. Что, мол, еще не старый эвенк со своим хозяйством готов принять, накормить и обогреть одинокую женщину, готовую жить с ним долго и счастливо, вдалеке от цивилизации…
– А что, думаете, найдутся желающие?
– Найдутся точно. Куда писать письма-то?
– Пусть в тайгу пишут, в центр России. Из Туры вертолетчики там сейчас часовенку достраивают, пусть туда и пишут.
– Ну жди, отец, мешки с письмами.
– Слышь, Байе, а какая рыба в речке водится?
– Да всякая водится. Сури много водится, сиг по-вашему. Я его на зиму заготавливаю, очень вкусная рыбка, однако.
Майгун водится, по-вашему ленок. Очень вкусный, только чуть присолить.
Таймень есть, но я его не ловлю. Мало его и жалко, однако. Царь рыб все-таки. Щуки много, по-нашему гудкон. Очень вкусная, мясо золотого цвета.
Ну и нерюнгри есть, хариус по-вашему. Очень я люблю эту рыбу, только не могу в руках ее держать, когда она живая. У этой рыбы сердце очень сильно стучит, и стук этот во всем моем теле отзывается, да так, что мне больно становится. Раньше я у каждой рыбы прощения просил, однако. А теперь жду, когда она у меня в сетях помрет.
Налим есть. Бывает сильно большой. Печенка у него очень вкусная, и котлеты из него – пальчики оближешь. У нас рассказывают, что налиму свою печень таймень отдал, когда налима хотели выгнать из рыбьего племени в племя змей и лягушек за то, что он ленив и падаль ест. Но благородный таймень вступился за него перед добрым духом Хэвеки и отдал ему свою печень. И оставили налима среди рыб, и стал тогда человек и его промышлять. А печень тайменя мы с тех пор не кушаем.
– Да… Благородный таймень, – согласились гости.
– А как же ты, отец, сети-то с одной рукой ставишь?
– Ну так у меня ноги-то целы. На лодке я и ногами могу, а зимой и одной руки достаточно. Вот сейчас воды мало, но дождь пойдет, тайга быстро всю воду отдаст – воды много будет, рыбы много будет. Поймаете обязательно…
– Ну, спасибо тебе, отец! За хлеб, за соль, за чонку. Пойдем мы отдыхать. Нам еще лодки строить, – сказал один из гостей и налил всем по последней.
– Пусть Хэвэки, добрый дух, творец жизни и всего прекрасного, пребудет с вами! – сказал старый эвенк, и в этот момент всем показалось, что лицо у него не старое, а совсем молодое.
Утреннее солнце светило так ярко, что спать почему-то не хотелось. Кто-то пошел половить сури, кто-то просто любовался рассветом, и только один из гостей решил немного вздремнуть. Последнее, что он услышал, проваливаясь в глубокий сон, было: «Волк! Смотрите, к нам в лагерь волк пришел!» Но он уже ничего не слышал. Ему снилась река, в чистейших водах которой плавали сказочно красивые рыбы, много рыб. Перекаты, на быстром течении которых стояли стаи ярко-фиолетовых хариусов с огромными плавниками-парусами. Изредка они лениво поднимались к поверхности проглотить случайно упавшую в воду мошку. Выше переката стояли благородные сиги. Они были не такие красочные, зато большие, и они с аппетитом поедали мальков хариуса.
Потом спящий увидел и самого себя. Он стоял на берегу со спиннингом в руке и завороженно смотрел на все это.
«Почему я не ловлю рыбу? – думал он во сне. – Вот она. Лови не хочу!» Но почему-то ему не хотелось ловить. Хотелось просто смотреть.
Щука, огромная щука, выплыла откуда-то из глубины, и перекат сразу стал словно безжизненный. «Промахнулась», – подумал он во сне. Щука проплыла вдоль берега туда-обратно и, не обнаружив добычи, ушла куда-то по своим делам.
Налим с печенкой тайменя стоял на мелководье у втекающего в реку холодного ручья и подставлял свои зелено-мраморные бока под остывшие за ночь холодные струи.
Лосиха с лосенком медленно переплывала реку. Взлетевшая из ковра голубики быстрая куропатка подняла за собой еще пяток своих собратьев.
Олень стоял на мысу острова и смотрел вдаль, как будто пытаясь заглянуть за горизонт.
Выложенные серыми валунами набережные, сотворенные самой природой и украшенные драгоценными камнями, держали реку в своих оковах, и их обрамляли нежно-зеленые ковры молодой травы. Белый туман чуть прикрыл верхушки гольцов.
Рыбы радуги, ленки, пасли молодняк других рыб в подводных зарослях, периодически проглатывая непослушных. А сама радуга появилась в небе не горбатым мостом, а разноцветной дорогой, стелющейся по зеленому морю тайги.
Он спал и видел все это, и ощущение полного умиротворения охватывало его все сильнее. Ему казалось, что он открыл для себя какую-то тайну, тайну, которую знают не многие, очень не многие. Тайна…
– Костя, Костян! Просыпайся, прилетели!
– Что? Куда прилетели?
– Вставай, Костян! Тура. Вон наш вертолет стоит, еще два часа – и мы на месте.
«Всего лишь сон, – подумал про себя тот, кого назвали Костей. – Неужели это был всего лишь сон?»
Мне нравится
Комментарии (1)